Когда живешь просто в мирное время, совершенно не задумываешься, сколько нужно продуктов для поддержания жизни (хотя бы минимум). А в лагере основным продуктом, при помощи которого поддерживался жизненный уровень, был простой, часто непропеченный ржаной хлеб. Все остальное (это было трехразовое питание) представляло из себя баланду — вода, в которой разболтано небольшое количество муки с некоторыми добавками в зависимости от времени года. Если это была осень, то немолотая пшеница, горох, иногда небольшое количество картошки. В качестве второго — небольшое количество каши (гречневая, ячневая, иногда гороховая и небольшой кусочек селедки). В смысле калорийности это не шло ни в какое сравнение с пайкой хлеба. Если пайка хлеба снижалась до 550 граммов в сутки, это уже было ниже уровня выживания. Лагерная администрация часто проделывала такие опыты. Снижала нормы хлеба с 600 граммов в сутки до 550 сроком на один два месяца. Тогда, чтобы выжить, надо было любыми средствами изыскать дополнительные калории этих недостающих 50 граммов. Все мои усилия выжить состояли в добыче этого недостающего питания. За свой труд мы получали зарплату, часть которой выдавали на руки. Например, у меня была зарплата 300 рублей как контрольного мастера ОТК. Один килограмм хлеба стоил 100 рублей, одно ведро картошки 60–80 рублей (в зависимости от сезона). Были и другие эквиваленты: стакан махорки приравнивался к одному килограмму хлеба или энному количеству спирта, но его никогда практически не было.

У меня были кое-какие вещи с собой. Так, например, к концу пребывания в лагере я продал свой костюм за десять паек хлеба по 550 граммов. Но поскольку столько хлеба сразу мне не надо было, я его купил у заключенного немца, который работал в хлеборезке и продавал свою пайку. Официально этого делать было нельзя. Я эти десять паек получал от него в течение двадцати дней через день. Происходило это следующим образом. Я знал, когда кончается рабочий день, хлеборезка находилась за пределами огражденной части лагеря. Жилая зона лагеря была за колючей проволокой, а кирпичный завод, наоборот, не был огражден. У меня был круглосуточный пропуск, как у мастера ОТК, т.к. были и ночные, и утренние смены. За все мое пребывание в лагере не было ни одного побега — немцы, очевидно, очень законопослушный народ. Я выходил за ворота, он из хлеборезки и незаметно передавал мне эту пайку. Я все это проделывал тайком — об этом знали только мы двое. Все боялись доносов и стукачей.

Второй способ выживания. В лагере я познакомился с антифашистом Рикертом, бежавшим из Германии в 1936 году, который к тому времени испытал все прелести фашистских лагерей. Они с женой были переброшены через границу в Советский Союз и естественно сразу же были схвачены и сосланы в разные лагеря (тюрьмы) сроком где-то лет на пять каждый. Перед Тагиллагом его выпустили из лагеря общего режима, и он женился второй раз на жене погибшего в лагере друга. Одним словом, у него был большой опыт выживания, и он нас (соседей по комнате) всегда наставлял не допускать таких болезней, как цинга, пеллагра, т.к. заболевшие этими болезнями очень быстро превращались в доходяг и вскоре умирали. Первые признаки — опухало лицо и появлялась слабость в ногах, более позднее проявление - выпадение зубов, что и случилось после лагеря. Для того чтобы этого не происходило, нужно было не только достаточное количество калорий, но и определенное количество витаминов. Это, в первую очередь, лук и чеснок, а в летний период — свекольная ботва как источник витаминов. Местные жители знали об этом и приходили с этим продуктом к столовой и производили обмен: пучок ботвы на сто граммов хлеба. Несмотря на то, что хлеба не было в избытке, мы это делали ежедневно. И потом в течение дня жевали ботву. Более грубую ткань выплевывали, а сок проглатывали. Потом Фридрехсену достаточно часто присылали чеснок и лук, и он часто выручал нас, обменивая их на хлеб. В осенний период (сентябрь, октябрь), поскольку у меня был круглосуточный пропуск, я часто ходил на картофельное поле, которое убиралось тракторами. Найдя лопату, собирал остатки. У меня под нарами был сделан ящик (нары были двух- или трехэтажные) — пространство, огороженное досками, в котором помещалось от двух до шести ведер картошки. Как она добывалась? Частично копалась на убранных полях, но основным источником был обмен хлеба в поселке. Здесь я занимался самой натуральной спекуляцией — бизнесом. На базаре Нижнего Тагила хлеб стоил дешевле, чем в поселке, и я придумал следующее (это строго запрещалось). Имея круглосуточный пропуск, я выбирал такой день и час (понедельник), когда была наименьшая возможность облавы на рынке. Ничего не говоря сотоварищам, шел пешком до центрального рынка (около 60 минут ходу) и продавал там хлеб (где-то сто рублей за один килограмм) за деньги. Затем возвращался в поселок и там на сто рублей можно было купить два ведра картошки, и это было выгоднее, чем прямо менять хлеб на картошку в поселке. Эти манипуляции были достаточно рискованны, так как периодически на рынке устраивались облавы, и если кто-то попадался, то был суд, и начинались настоящие лагеря. Мои письма процентов на пятьдесят были заполнены информацией о добыче пищи. Все письма проходили военную цензуру, и информацию приходилось завуалировать. Лида два раза приезжала ко мне.

В одном из писем я ей даже рисовал схему, как проехать к кирпичному заводу, но ее «вымарали». По приезде родственников на два–три дня можно было снять угол, сарай или комнатку в поселке и три дня не ходить в бараки. Обычно к этим событиям я старался зарабатывать отгулы (освободить пару дней). Один раз это удалось, другой раз — нет. Приехать тоже было не просто. Чтобы приехать, нужна была справка о причине приезда и отъезда для покупки билета. Например, когда жена ехала в лагерь, у нее был документ о том, что она везет зимнее обмундирование мобилизованному, а когда уезжала, давали справку о причине отъезда (все это было достаточно формально). Весь завод обслуживался немцами, кроме «жигарей» и начальников. Директор завода назывался начальником особого лагерного участка № 1874. А начальник непосредственно лагеря назывался заместителем начальника особого лагерного участка (такие надписи висели на дверях).