В 1941 г. отца забрали на фронт, мама была домохозяйкой, и я в 15 лет пошёл работать, взвалив на плечи заботы о семье.

В Томск эвакуировали Загорский оптико-механический завод, под который отдали главный корпус госуниверситета. Тогда с улицы по каменным лестницам станки (некоторые были невероятно тяжёлые, их разбирали) на катках спускали в подвал, канатами затаскивали на первый и второй этажи. Разместили оптический цех, гальванику, шлифовальный и весь цикл.

Так что к работе на заводе я приступил в 1941 году. Рабочие, из эвакуированных, всегда и подсказывали, и делом помогали, и вообще атмосфера была хорошая. Дали карточки, паёк.

Отработал год, в 1942 г. стали зарплату выдавать деньгами. Со «шлифовки» перешёл на полировальный участок. Руки – постоянно красные от воды и пасты Крокс (насыщенного красного цвета), которой шлифовали линзы, некоторые – вручную. Всю продукцию доводили до нужных параметров: чистоту поверхности, угол искривления... По приборам и на совесть делали танковую оптику, линзы для биноклей и пр.

Самым тяжёлым стал 1943 г., когда узнали, что отец погиб.

Это было весной 1943 года. Жил в отцовском доме на Московском тракте, 19. Перед посадкой картошки решил ограду подремонтировать. Стою, топориком постукиваю... Смотрю, мужик идёт – небольшого роста, в солдатской форме, раненый. Подходит, спрашивает:

– Ты сын Саликаева?

– Я.

– От отца есть что-нибудь?

– Нет.

– И не будет.

Так в лоб ошарашил, что рука машинально за топор – и на него... Он – успокойся-успокойся... Опамятовал маленько, говорю, ну пойдем в дом. Зашли: садись, рассказывай.

Дальше такой рассказ:

– Шли в атаку. Залегли. На нас – танки. Когда через нас перевалили, кто-то крикнул: «В атаку!!!» Все поднялись, пошли. Я кричу – Костя, Костя! Смотрю... Его нет: лежит один вещмешок, и с правой стороны – голова, и всё.