Уроки делали по ночам, потому что днём после школы – сразу на колхозные поля. Теребили лён, пололи картошку, рожь жали, косили, цепами молотили... Я серпом научилась жать, а было мне всего-то 7 лет. Мама наша работала так, что за ней никто угнаться не мог, не зря её «ударница» называли. Уставали так, что домой сил не было идти, ночевали в копнах.

Сезон открывался 15 июля, когда рожь начинали убирать, а это самый пик лета – жара всегда. И заканчивалось всё, аж, в сентябре-октябре. Так что всё лето, под дождём, солнцем, на ветру – мы в поле. Обед привезут раз в день, черпак каши-дроблёнки на работника дадут, а надолго ли пустой каши хватает, так и работали полуголодные. На картофельных полях найдём прошлогоднюю гнилую картошку, домой принесём, растолчём, наделаем лепёшек – то и ели.

Из обуви – одни лапти, отец до войны наплёл. Каблуки подобьём деревянные – и хоть в дождь, хоть по росе. Мама холстину домотканую делала, не на одежду, а так – на стельки, заплатки... Донашивали всё, ну и довольно быстро обносились, обовшивели. Ни медикаментов, ни мыла – золой мылись и зубы чистили.

Помню, эвакуированных ленинградцев в деревню привезли, расквартировали, и кто-то из них в нашей бане мылся, так мы тогда первый раз мыло увидели. Розовое такое. Они его небольшими кусочками порезали и нам дали, а запах от него такой чудный был... В школе санитарный пост действовал, фельдшер приходил, и учителя говорили: «Ничего, что одежда худая, но обязательно чистая, и вы всегда должны быть чистыми...»

В 1942 году над деревней в сторону Сталинграда летели тяжёлые бомбардировщики, по хатам на постой красноармейцев распределили. И каждый вечер мы окна «затемняли» одеялами, чтобы дезориентировать врага. Так за занавешенными и делали свои уроки. Для фронта в колхозе выращивали табак, сушили, сдавали чуть ли не по весу в обмен на сахар.

Коноплю выращивали, конопляное семя в ступке толкли, масла немного получалось, но зато вкусное. Про лебеду, щавель, крапиву – и говорить нечего, всё наша «еда» была. Но ни один не курил эту самую коноплю, и как ни было тяжело, ни у кого даже мысли такой не возникало. Не знаю, как нынешняя молодёжь до того додумалась?..

В 1944 году я уже косила вовсю, «прогон» шла наравне со взрослыми, а попробуй-ка отстать – на пятки другой наступает. В общем, очень трудно мы жили, за четыре года трое детей в семье умерли: кто от болезни, кто от голода, холодов. У нас ведь сад был свой, да в первую же зиму – мороз под 40, и все наши яблони повымерзли. И я двустороннее воспаление лёгких получила: фуфаек-то не было, вот всю зиму и ходили в лёгких кафтанчиках, избу соломой топили, а от неё толку – пыхнет и нету.

Но ничего – всё пережили. Младший брат ногу поранил, загноилась, болела-болела – охромел. Я его перевязывала холстиной, которую мама ткала. И ведь выходила, хромой-хромой, а героем Социалистического труда стал.