Иван Петрович Чучалин стал солдатом в 1943 году, когда в армию брали уже и семнадцатилетних. Ученику десятого класса Артемовской школы Красноярского края И.П. Чучалину даже десятый класс не дали закончить, призвали в армию и направили в Асиновское пехотное училище.
– В училище меня зачислили в минометную роту, – рассказывает Иван Петрович. – В течениe пяти месяцев мы изучали 40-миллиметровые ротные минометы и 82-миллиметровые батальонные. Правда, учения были теоретические – мы ни разу по-настоящему не выстрелили. Но зато нас беспрестанно тренировали подъемами по тревоге и марш-бросками. Уставали на них курсанты невероятно. Минометы таскали на себе расчеты, состоящие из трех человек. Ствол весил 18 килограммов, опорная плита – 22, лафет – 23. Кроме того, у каждого курсанта были винтовка, лопата, противогаз. Еды курсантам не хватало, некоторые становились «доходягами», даже пытались искать еду на свалках. Кстати, на фронте такие гибли чаще самыми первыми – у них, как будто был потерян какой-то жизненный стержень.
В начале августа 1943 года нас и курсантов еще четырех сибирских училищ срочно направили в район Курской дуги, где продолжались тяжелые бои. Ехали так быстро, что на остановках даже не удавалось сварить кашу из выданного крупяного концентрата. Второпях заливали концентрат кипятком на станциях и завертывали котелки в шинель, чтоб хоть распарить крупу.
В бои наша минометная рота вступила в составе 956-го стрелкового полка 299-й стрелковой дивизии (впоследствии названной Харьковской) на Украине. Стреляли мы, несмотря на отсутствие боевой практики, хорошо, и за бои под Харьковом ряд бойцов, в том числе и меня, отметили. Я был представлен к награждению медалью «За боевые заслуги». Однако в последующих боях два миномета нашей роты были разбиты прямыми попаданиями снарядов, а их расчеты перевели в пехоту. Так я стал пехотинцем и в одном из боев узнал, что такое быть почти похороненным заживо.
Мы, несколько бойцов, попали в небольшом лесу под сильную бомбежку. (Наверное, немцы узнали, что в этом леске стоят замаскированные танки). Мы бросились прятаться в окопчики, вырытые кем-то раньше. Раздался сильный взрыв, меня сначала подбросило вверх, а потом засыпало землей. Первая мысль была: «Хорошо, что землей накрыло, земля защитит». Но потом почувствовал, что нечем дышать. Попробовал подняться – не получилось. Спасло, что лежал на животе. Удалось, опираясь локтями, раскачать навалившуюся землю и сбросить с себя тяжелые пласты. Поднявшись, понял, что не ранен, только голова сильно болела. Стал откапывать друга, Аверьяна Литвинова, засыпанного в соседнем окопе. Без моей помощи он не выбрался бы – так много было на нем земли. Кроме того, Аверьян был сильно контужен и не мог двигаться. После этого я помог еще троим курсантам, нырнувшим вместе в большой окоп. А еще одного своего товарища, спрятавшегося в дальнем окопе, мы не смогли найти. Именно туда попала бомба, и мы даже клочка шинели этого бойца не отыскали.
Тяжелые бои нашей части пришлось вести при подходе к Днепру и при форсировании реки. Переправлялись у деревни Золотнишенко, близ Кременчуга, на больших лодках, где помещались по три десятка бойцов. После войны я читал много воспоминаний, в которых рассказывалось о том, какие большие потери были на переправах через Днепр, в том числе от неправильных действий командиров. Но наши командиры оказались мудрыми и заботливыми. Перед переправой нам велели снять обмотки, а ботинки расшнуровать. Шинель велели не надевать, а накинуть на плечи и только застегнуть крючок у горла. Эти нехитрые приемы многим спасли жизнь, в том числе и мне. Когда мы в полной темноте уже почти достигли другого берега, над рекой взвились немецкие ракеты, которые долго висели в воздухе и ярко освещали все вокруг. И мы увидели немцев, стоящих на берегу открыто, плотными рядами. Они начали поливать нас из автоматов и пулеметов в упор. Видимо, среди них были и власовцы, потому что был слышен в наш адрес громкий русский мат.
Мы стали выпрыгивать из лодок, чтобы бежать на берег. Но было еще глубоко, дна я не достал, пришлось сбросить шинель, ботинки, бросить винтовку, потому что течение понесло. Через некоторое время меня, других бойцов, уцелевших после обстрела, прибило течением к острову на середине реки. Там нас едва не побили наша артиллерия и минометы, стрелявшие неточно. Вывезли нас на оставшихся целыми лодках в ту же ночь. Нас заново обмундировали, вооружили и мы форсировали Днепр в другом месте, где удалось создать плацдарм. Здесь в одной из атак меня тяжело ранило. Из медсанбата я попал в Полтавский госпиталь, потом долечивался в госпиталях Воронежской и Чкаловской областей, был признан годным к нестроевой службе и направлен в училище, готовившее военных радиотелеграфистов. В конце 1945 года был демобилизован, в 1946 году поступил в Томский политехнический институт, где окончил физико-технический факультет.
После окончания ФТФ аспирант Чучалин был включен ректором ТПИ А.А. Воробьевым в группу из пяти человек, которым он поручил проектировать синхротрон «Сириус». В 1958 году Иван Петрович был назначен директором НИИ ядерной физики и руководил этим коллективом десять лет. Затем И.П. Чучалин – секретарь парткома ТПИ, ректор ТИАСУРа с 1972 по 1981 годы. А с 1981 по 1990 гг. он был ректором Томского политехнического.
