Главная > Политехники – от Томска до Берлина > Мы с честью выполняли всё, что могло помочь фронту > Воспоминания тружеников тыла > Кашира Нина Прохоровна
Кашира Нина Прохоровна
Кашира Нина Прохоровна

Родилась 10 февраля 1934 года в деревне Дудкино Асиновского района.

Отец был кузнецом, а когда колхозы начали организовываться, его ещё и заместителем председателя выбрали. После его смерти мать с шестью детьми (старшей 13 лет) осталась без кормильца.

После переезда в Томск в 1947 г. пошла доучиваться в школу, но из-за бедственного материального положения вынуждена была устроиться в домработницы.

В 1950 году устроилась напайщицей на ТИЗ и отработала 41 год.

В 1992 году пришла в НИИ ЯФ, где и работает по настоящее время.

Награждена орденом «Знак почёта», медалью «За доблестный труд (За воинскую доблесть). В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина», юбилейными медалями – «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «50 лет..., 60 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «400 лет городу Томску».

Нина Кашира: «Война оставила меня без детства...»

В деревне была школа-четырёхлетка, и до середины 1943 года мы ещё учились. Потом на зимних каникулах учительница уехала, а назад не вернулась, так учёба наша закончилась. С 1944 года начали работать в родном колхозе «Седьмое ноября». С начала посевной брат в 14 лет за плугом ходил, а я в неполных 10 быков водила. Потом на ферме телят поила, молотила цепями – в общем, всякую работу делала. Никаких поблажек нам не было. Так же, как и взрослым, – сто граммов зерна на трудодень.

Первый год войны ещё какие-то припасы были, а потом всё хуже, хуже... Помню, как-то оголодали настолько, что опухли с братом, встать не можем. Так и лежим на полу. Бригадир приходит, в избу не заходя, встал под окно и кричит маме: «Посылай, Шурка, детей на работу!» Она говорит: «Иван, Иван, ты посмотри, они все поопухли, лежат...»

Так что никто с нами, с детьми, не считался: я даже не знала, что такое куклы. Но потом немного поправились, отошли, и опять – на работу... Спасала нас колба. Недалеко – через речку – было колбяное поле. И вот мы пойдём, наберём в мешки, их в подполье сложим. И, почитай, с самого мая, и почти до зазимья «на выпасах» и выживали. Вся трава была наша: и колба, и молодая крапива, и конский щавель, и дикий лук... Всё, что нарастало, то и ели.

Картошка, как назло, из года в год не родилась, но всё равно сажали. А чтобы посадить, сначала вспахать надо: и вот объединяются дворов по шесть, мамки наши в плуг впрягутся, борозду насколько сил хватает, протянут, а мы – ребятишки – садим в борозду.

Хлеба не видали вообще: всё зерно, что намолотим, сдавали подчистую. В личном хозяйстве, конечно, коровка была, да две овечки, да куры, вроде, жить можно. Ан, нет, молоко – сдай, в колхоз – сено, дрова привези. А что-то ведь надо было и себе припасти. Вот кормилица наша до того была заезжена, что какое у неё молоко?

И яйца на продовольственный налог отдавали, и шерсть (а себе даже носков не связать), но так чтобы хоть что-то украсть – даже мысли не было. Мама нас строго держала, всегда говорила: «Не просите милостыню и не воруйте. Узнаю – убью!» И вообще, тогда за колоски большие сроки давали, если – не дай бог! – спрячешь да найдут, но в нашей деревне таких не было. И мы никогда в соседский горох не лазили, и к чужому добру рук не тянули.



© 2019
Национальный исследовательский Томский политехнический университет